Юрист Максим Половинко: «Первое, чему нужно научиться беларусам, это верить в право»

– Так называемые покаянные видео несколько месяцев назад вышли на новый уровень. Даже юридический факультет записывает признание собственных студентов. Можно назвать это приговором правовой системе в Беларуси?

– Однозначно, да. Это не просто приговор правовой системе, это приговор корням правовой системы. Ведь где, как не на юрфаке, люди одновременно с появлением профессиональных знаний начинают приобретать профессиональные привычки, профессиональные ценности, всё то, что потом создаст портрет будущего профессионала. Естественно, когда человек в начале своей профессиональной жизни видит, с одной стороны, преподавателей, которые никак не реагируют на какие-то нарушения. С другой стороны, – их коллег, которые имеют какое-то другое мнение, пытаются высказывать, начинают подвергаться пыткам. Именно пыткам. Потому что пытками является все то, что направлено на унижение, на бесчеловечное отношение, на лишение человека достоинства. И когда такое происходит на юрфаке, то очевидно, что существуют проблемы более системного масштаба, чем несколько судей, которые выносят неправильные приговоры и не замечают очевидного.

Государственного интереса нет, есть общественный

– Знаменитая фраза 20-го года о том, что иногда не до законов, показала, что нынешний режим уже даже не пытается скрыть, что не следует никакому закону. Чем это глобально может обернуться для страны и для общества? 

– Это очень хороший вопрос. На самом деле, мое отношение к этой фразе 20-го года немножечко изменилось. Сейчас я вижу в ней не тот призыв не соблюдать законы, а призыв – подождите чуть-чуть, мы сейчас подправим, и вы будете дальше действовать, как надо.

И для того, чтобы понять, что это значит, надо сделать небольшой экскурс в то, что такое право, зачем оно нужно и как выглядит. Право – это некие правила, правила поведения. Они нужны для любого коллектива людей. Даже в коллективе из двух людей, то есть, в семье, нужны правила. Если общество хочет жить, если какой-то коллектив людей хочет достигать своих целей, им нужны правила: клуб, общественное объединение, бизнес, в том числе. И поднимаясь на уровень общества, этими правилами выступает право. Это уже очень сложный организм, в котором существует многоуровневая система выработки правил. Но их сущность в том, чтобы общество жило и достигало своих целей, развивалось.

И ответ на вопрос, что случилось с правом, не такой простой. С одной стороны, есть очень много людей, которые говорят: слушайте, мы как разводились, так и разводимся, как делили имущество, так и делим, мы как выигрывали споры о взыскании сумм по договорам поставки, так и выигрываем. Что вы нам рассказываете, что что-то плохо с правом? А другие говорят: ну вот же, смотрите – 15 суток ни за что, вот люди ничего не делали, их избили и на 10 лет посадили. И для того, чтобы понять, что произошло, надо осознавать, что право – это не только правила поведения, но и то, как эти правила появляются, какие правила правильные, какие механизмы существуют для того, чтобы не появились неправильные правила.

К примеру, в семье правила вырабатывают супруги. Представим себе на секунду, что появляется, как из анекдота, теща или свекровь, и начинает говорить, как им жить. В какой-то момент это может даже совпадает с интересами супругов. Возможно, проявляется даже какая-то жизненная мудрость. Но в определенный момент эти интересы начинают расходиться, ведь не будут люди всю жизнь жить по чужим указаниям.

А в Беларуси правила появление правил узурпированы. Было всего три маленьких года – с 91-го по 94-й, когда что-то развивалось в правильном направлении. И сейчас Конституционный суд занимается не тем, чем он должен заниматься. Суды занимаются не тем, чем они даже заниматься. Парламент назначается…

– А что было в те три года? 

– Было движение в сторону права, был ратифицирован, например, замечательный акт – факультативный протокол к международному пакту о гражданских и политических правах.

Тогда Беларусь сказала: мы часть мировой семьи, мы хотим двигаться к правам человека.

Мы хотим иметь ту же правовую систему, те же принципы, что у цивилизованных стран. Мои старшие коллеги рассказывали, как на юрфаке преподаватели приходили с горящими глазами и рассказывали, как они обсуждают Конституцию, как обсуждают новое законодательство. Это был 1993 год – время появления всех законов.

– То есть, в новой стране все создавалось фактически с нуля?  

– Да, все практически с нуля. Это были правила, которые создавались по правильным правилам. Потом в какой-то момент в стране выключаются Конституционный суд, судебная система, адвокатура, независимая журналистика, НГО, НКО. И всё. Правила определения правил говорят о том, что сейчас можно принять любой закон: хотим запретим выезд, и ничего нам не помешает; легализуем покаянные видео, и ничего не помешает, ведь мы владеем правилами, и мы создаем какие угодно правила. Вот что сломалось в Республике Беларусь. Вот что сломано в настоящий момент – нет никаких ни тормозов, чтобы появлялись любые правила. Поэтому, когда говорят о государственном интересе, можно смело бить прямо в пятак. Извините за выражение.

Что такое государственный интерес? Когда министерство экономики спорит с госконтролем: предпринимателей разогнать или сохранить, кто из них артикулирует государственный интерес? Никто. Нет государственного интереса – это всегда интересы каких-то узких групп, но есть общественные интересы, интересы общества. Поэтому, в первую очередь, надо чинить правила, то, как эти правила появляются , как учат и как воспитывают тех людей, которые должны называться юристами. Ведь они – кровь права.

– Каковы последствия для общества того, что вся система права не работает? 

– Мы все убедились, что таким следствием является вся история с ковидом 20-го года. Когда не замечание проблем, оказывается, не помогает решать проблемы, когда отсутствие политики в отношении карантина, в отношении вакцин приводит к тем потерям, которые Белстат вынужден закрыть. Ценой является отсутствие механизма исправления ошибок.

В демократическом обществе механизм устранения ошибок простой – выборы.

Ошибся, не признал, не исправил – на следующих выборах тебя меняет кто-то другой. У нас этого механизма нет. Этого механизма нет в России. И любая ошибка, как, например, начать воевать с соседом, является смертельной. Общество теряет людей – на войне, в эмиграции, в тюрьмах. Это очень дорого. Это конкретное следствие отсутствия механизмов исправления ошибок.

У известного российского юриста Владимира Пастухова, который давно живет в Лондоне, есть очень интересная аналогия, что государство – это ломтики сыра. Когда этих ломтиков много – суды, журналистика, независимая прокуратура, адвокатура, парламент – то ни одна дырка в сыре не совпадает, они все в разнобой и нет ни одной сквозной. А когда остался один ломтик в виде человека, который называет себя президентом, то любая сквозная дырка становится смертельной, потому что через неё пролетит пуля и убьёт общество.

Какое-то время такая тоталитарная система может работать. Но она всегдане готова к кризисам, в первую очередь, общественным. Те люди, которые готовы принимать любые законы, подписываться под чем угодно, не умеют критиковать решение начальства, не способны к развитию. По некоторым оценкам, это уже стоит России 80 лет, Беларуси – 40 лет.

«Чтобы хорошо жить после перемен, нам нужен диктат права»

– Но как быть тем самым простым людям, которым нужно усыновлять детей, например, делить имущество? И они идут в суд к тому же судье, который, возможно, вчера осудил кого-то на 10-15 лет за политические взгляды.  

– Тут уже встает моральный выбор. Я не знаю, что посоветовать, наверное, поискать судью, который не участвовал в подобных процессах. Потому что, если ты как судья в какой-то части своей работы начинаешь пользоваться не правом, а какими-то другими инструментами, это не может не сказаться на твоём профессионализме. Люди, которые работают по приказам, которые следуют «замечательному» принципу революционной целесообразности, который не записан ни в одном кодексе, начинают деградировать в работе с правом.

Вся беларусская правовая система, судебная система – это очень древняя телега, а весь мир уже летает на самолётах.

И это очень сильно отражается, к сожалению, на юридическом сообществе. А для того, чтобы хорошо жить после перемен, нам нужно совершенно другое отношение к праву, нам нужна диктатура права, когда право является самостоятельной ценностью, когда право действует для всех, даже если политически важно сделать по-другому.

Как в Беларуси это происходит сейчас? Неужели кто-то думает, что задержание какого-то чиновника за взятку – это результат работы правовых институтов? Или это результат распоряжения руководства? Я уверен, что не найдется ни одного юриста, который скажет: нет, тут конечно сработал правовой институт. Нет, подобное всегда санкционируется, и за взятки берут ровно тогда, когда надо взять. Неужели кто-то думает, что у нас право действует одинаково в отношении госпредприятий и частного бизнеса? Никто так не думает. А это базовые принципы верховенства права.

И нет простого рубильника, чтобы как только власть поменяется, в правовой системе все сразу исправилось. Это будет очень долгий процесс. Через какое время общество начнёт верить, что право одинаково действует для чиновника и для простого гражданина, я не знаю.

Если смотреть на опыт других стран, то это путь можно пройти лет за двадцать. Есть надежда, что мы быстрее его пройдём. Беларусам нужно научиться верить в право как искусство справедливости.

– Но в сегодняшней ситуации как поступать независимым медиа, когда они пишут об очередном политически мотивированном приговоре? Журналисты подробно перечисляют статьи, по которым осуждают людей, хотя всем понятно, что их судят не за эти преступления, а за свою позицию. Но стандарты журналистики велят поступать именно так.

– Законы могут быть неправовыми, законы могут быть несправедливыми. И когда акторы правового поля действуют, как будто бы нет никаких проблем с тем, что закон противоречит Конституции, не соответствует международным обязательствам Республики Беларусь в области и прав человека, который, на секундочку, действует с 1976 года, это очень сильно цементирует систему.

Потому что диктатуре выгодно, чтобы все верили, что она дала законы, и наша обязанность их выполнять. Именно этому учат сейчас на юрфаке. В умных терминах это называется вульгарный позитивизм. Вульгарный – значит, самый простой и обычный. А позитивизм – когда мы опираемся на букву закона.

Буква закона – это всегда инструмент диктатуры. Инструмент демократии – дух закона, справедливости, дух права.

Диктатуре очень выгодно, чтобы люди считали законы законными, чтобы не видели в них изъянов. И тут очень важна работа журналистов, которые могутобращаться к компетентным юристам за комментариями, что именно неправильно. Когда суд, например, игнорирует показания человека и доверяет только милиционерам – это понятная история, полностью нечестная. Но есть другая ситуация, когда человека судят по “народной” статье 342-й и говорят: ты нарушил правила проведения массовых мероприятий, призывал к беспорядкам и тому подобное. Но очень мало кто в этот момент пишет, что вообще-то по Международному пакту о гражданских гражданских и политических правах каждый человек имеет это право. И в отношении Белоруссии есть несколько десятков соображений Комитета по правам человека ООН, в которых написано, что белорусское законодательство, ставящее нереальные условия для получения такого согласия, не соответствует критериям. Поэтому случаи применения административной ответственности за нарушение этого порядка являются неправомерным ограничением прав человека на свободу мирных собраний.

Журналисты могут это показывать, объяснять, не давать зацементировать эту систему с законами. Еще раз повторю – сейчас нет механизмов, чтобы не появлялись самые дикие, неправомерные, самые противоречащие Конституции, всем международным принципам законы. Нет, сейчас сейчас может появиться любой закон, любое ограничение. Поэтому говорить о том, к примеру, что кто-то на границе опрашивается на основании такого-то закона, и не говорить, что этот закон неправильный, – значит создавать у людей в голове цепочку: закон есть, я должен его соблюдать, иначе будет плохо.

Права или обязанности?

– Очень важно переводить фокус людей с их обязанностей по законам на наличие их прав.

Почему каждый американец знает, что к нему без ордера не могут зайти? Он не представляет детальное содержание закона, то, как этот ордер выглядит и кто его должен подписать. Но он знает, что такой ордер должен быть. Он знает своё право на звонок адвокату. У него просто есть базовые представления о своих правах. Где это в Беларуси? Да нигде.

Чем сейчас занимаются мои любимые адвокаты? Они ездят по школам м рассказывают детям об их обязанностях – перед государством, в рамках антинаркотического законодательства и тому подобное. Выглядит как правовое просвещение. Но когда вещается только половина правды – это ведь ложь. Это же один из методов господина Геббельса, когда из правды выбирается та часть, которая выгодна. Никто из адвокатов не рассказывает детям про право на участие в выборах, на мирные собрания, про содержание пакта, про содержание Конституции. Никто не рассказывает, что права человека могут быть ограничены только в очень ограниченном числе случаев. Это тавтология, но, к сожалению, по-русски по-другому не скажешь.

– Детей просто запугивают? 

– Скорее, участвуют в формировании населения.

Население имеет обязанности, население не имеет прав. Это граждане имеют права.

Но от наших граждан старательно скрывают их права. Рассказывают про права на развод, на раздел имущества – это все несущественно. Это все не о том, что люди являются субъектами политических прав, социальных прав, экономических прав.

И чем больше игнорируется неправильная часть этой информации в СМИ, тем больше цементируется состояние, в котором пребывает население, обязанное молчать. Мне бы хотелось видеть в каждом материале об осуждении очередного человека по 342-й статье отсылку, где бы в двух-трёх словах объяснялось, что вообще-то это неправильно. Что Беларусь как любая диктаторская страна пытается спрятаться за свой суверенитет и объяснить, что: мы били, бьем и будем бить, потому что это наше суверенное право бить наших граждан, наше суверенное право видеть права человека так, как мы хотим, а не так, как это видит весь мир.

«Трудно найти адвоката, который поможет человеку остаться человеком»

– В 20-21-х годах звучала горькая шутка о том, что в стране адвокатов осталось на три дня. Сегодня и тех не осталось? Я имею в виду тех, кто готов защищать людей по так называемым политическим статьям. 

– Это очень непростой вопрос. Всегда найдутся люди, которые будут работать при любой системе. Были адвокаты и в фашистской Германии, и во время хунты в Аргентине. Из той же серии – как люди, которые допускают существование покаянных видео на юрфаке, научат тех, кто потом пойдёт защищать права человека? Никак.

Но и сегодня в беларусской адвокатуре есть люди, которые  держатся из последних сил. И тут важно понимать, как выглядит ключевая проблема в политических делах. Можно защищать человека, а можно – его деяния. Если ты защищает человека, тогда доказываешь, что, например, его там не было или он просто проходил мимо. Таким образом, человек отрывается от деяния. Тогда на поверхность выходят совсем другие факторы. Ведь человек всегда ищет справедливости. Поэтому, будучи привлеченным к ответственности за то, что ему кажется правильным, слушая каждый день рассказы о том, что он преступник, от следователя, от прокурора, от судьи, от сокамерников, он может морально сломаться.

И крайне сложно сегодня найти адвоката, который будет защищать деяния, доказывая, что человек имеет право на свое мнение, что он не нарушил никаких правил, что не совершил никакого преступления, что он не разжигал ненависть в отношении, к примеру, милиции. Потому что в мировой практике милиция не является объектом, в отношении которого можно разжигать социальную или иную роль. Этому есть очень простое объяснение – это статья защищает не сильных, а слабых. Ни следователи, ни прокуроры, ни судьи, ни тем более, люди, которые называют себя президентами, не относятся к категории слабых.

При этом, человек имел право выйти 9 августа 2020 года на улицу. И 10 августа. И 16 августа. Он имел право выйти на дорогу, даже с учетом того, что дорога как бы для автомобилей. Но ведь это же общественное городское пространство! Какое преимущество имеют 10 автомобилистов перед 10 тысячами человек, которые хотят использовать городское пространство? Никакое. В данном случае, права 10 тысяч…

– или 100 тысяч…

– да, или 100 тысяч человек использовать это пространство для выражения своего мнения важнее, и нет никакого никакого ущерба. Задача милиции в этой ситуации – организовать объездные пути, объезд транспорта по каким-то другим маршрутам, предупреждать людей об этих изменения. Но у милиции нет права определять, что люди здесь не могут быть.

Но найти адвоката, чтобы помочь человеку остаться человеком, который реализовывал свои естественные права, положенные ему от рождения, крайне сложно. И это тоже определённая часть политики уничтожения инакомыслия.  

– Если бы вам сегодня было 17-18 лет и вы выбирали профессию, мечтали стать юристом, пошли на на тот самый юрфак? 

– Однозначно юрфак ничему сейчас не научит. Уже лет 25 он учит крайне ложным концептам. Поэтому нужно ехать учиться в зарубежные вузы.

– Это необходимо, ведь менять придется в Беларуси многое? 

– Я считаю,  что нам нужно не меньше 1000 юристов провести через хорошие обучающие программы, которые позволили бы юристам стать настоящим инструментом справедливости.

Право – это в первую очередь справедливость.

Это об ограничении государства, о столкновении прав человека и интересов общества.

На нормальных юрфаках на первом курсе читают кучу лекций о том, что такое справедливость. Это совершенно не то, о чем говорят по телевизору. Для того, чтобы легитимную справедливость кристаллизовать, отсоединить от субъективного, поместить в объективное правило и существует прослойка юристов, существуют выборы, которые бы отражали бы интересы общества.

Если этого нет, не требуются ни нормальные юристы, ни искусство добра справедливости, а только юристы, которые читают нормативные акты. Всё сводится к поиску ограничений и разрешении. С такой работой справится любой искусственный интеллект.

В Беларуси сейчас суды не занимаются справедливостью, юристы не ищут баланс интересов, баланс прав.

И перед нами стоит вопрос подготовки специалистов к работе в ситуации, когда право – это действительно ценность. И этому не учат на юрфаке. Там сейчас учат качественно читать акты, даже зарабатывать хорошие деньги. Да, сейчас множество юристов хорошо зарабатывают. Но это деньги за ремонт телеги, а нам нужно на самолеты пересаживаться. А это другие компетенции.