Война или спецоперация? Игры с именами на службе пропаганды

Такие манипуляции могут быть сознательными, и в этом случае мы скорее всего имеем дело с пропагандистской машиной, навязывающей аудитории определённую картину мира, продвигающей тот или иной нарратив. Например: «нет никакой войны, у нас спецоперация!».

Однако причина подмены имён может находиться в другой плоскости и вызываться целым набором мотивов:

• желание быть вежливым и уходить от грубостей (настоящих или мнимых);
• желание упростить очень сложную историю, сделать её понятной массовой аудитории;
• использование специальной лексики специалистов или бюрократов, стремящихся к обобщениям и абстракциям;
• подгонка истории под базовые архетипические сюжеты («победа над монстром», «из грязи в князи», квест, путешествие «туда и обратно», комедия, трагедия, чудесное исцеление, воскресение или даже превращение);
• искусственная драматизация и сенсационность, чтобы через эксплуатацию эмоций заставить делиться этим медиатекстом;
• цензура или самоцензура, вынуждающая использовать эзопов язык.

Список неполный и приведён здесь для иллюстрации того, что мотивы журналистов могут не совпадать с целями пропагандистской машины. Но использование одного и того же уводящего от реальности инструментария делает их продукты сходными до степени смешения.

Безусловно, все журналистские материалы содержат нарративы, и проблема не в их наличии, а в низком профессионализме некачественной журналистики, позволяющей пропаганде и дезинформации просачиваться в новостные материалы.

Но как быть с требованием называть вещи своими именами?

В России неспроста запретили называть агрессию против Украины войной, подменяя запрещённое слово абстракцией «спецоперация». Это и одновременно альтернативная номинация, то есть лексическая манипуляции посредством варьирования наименованиями, использования слов, имеющих нечёткое, размытое значение у аудитории, а также фреймирование, позволяющее интерпретировать события в нужном ключе, и эвфемизация — избегание прямой негативной номинации «война» и «агрессия» посредством употребления эмоционально нейтральных слов и выражений.

Происходит своего рода нормализация войны как чего-то рутинного — операции. В эту игру после аннексии Крыма начал играть Киев, по политическим причинам называя войну на востоке Украины «Антитеррористической операцией» (АТО). Восемь лет назад Россия делала вид, что её нет на востоке Украины, что она не является стороной конфликта, а потому не стремилась унифицировать наименование происходящего.

Теперь, когда 24 февраля Россия начала открытое вторжение в Украину, в Москве войну назвали «специальной военной операцией» (Роскомнадзор запретил использовать слово «война»). В свою очередь Украина перестала играть в слова и назвала войну войной, упростив для себя коммуникацию и с населением, и с партнёрами, и даже с противником.

В украинских СМИ и в свободных СМИ всего мира события безусловно интерпретировались как война, то есть интенсивный вооружённый конфликт между государствами с использованием регулярных вооружённых сил. В подконтрольных Кремлю и солидарных с Кремлём СМИ использовался эвфемизм «спецоперация», который, впрочем, имел то же самое наполнение, что и вышеприведённое значение слова «война». Это значит, что российской пропаганде не удалось в полной мере размыть значение, но удалось сделать слово «спецоперация» маркером лояльности Кремлю.

Лоялисты так же, как и оппозиционеры, распознают риторическую уловку со словом «спецоперация», но если первые одобряют и спецоперацию, и войну, то вторым удаётся вложить негативный смысл и в навязанное цензурой определение.

В беларусских медиа, как мы писали, более частотным оказалось употребление слова «война», чем «спецоперация», что может свидетельствовать о локальном поражении пропаганды на этом участке.

Однако была целая группа альтернативных номинаций («бандеровцы и неонацисты», «шайка наркоманов и неонацистов», «киевская хунта» и т. д.), которые, вполне возможно, и не очень частотно использовались, но авторитетными спикерами, и могли повлиять на массовое сознание за счёт опоры на культивируемые стереотипы, клише — в нашей памяти теряются многие детали, но сохраняются повторяющиеся образы, на основе которых мы привыкли оценивать происходящее.

В общем и целом мы не готовы каждый раз взвешивать все за и против, поэтому мы верим авторитетам, которые «знают правильный ответ», укажут, где «хорошие» и где «плохие» парни, и на чьей стороне стоит Небесное воинство. Манипуляторы знают, что суперусиление эмоций способно отключать логику у многих, что меньшинство — уязвимо и не часто публично выступает против «позиции большинства».

Пропагандисты знают, что манипуляция с именами создаёт заданные образы в сознании аудитории, присваивание терминов себе и навязывание негативного определения противнику («освобождение российской армией города…» VS «захват украинскими нацистами города») служат кирпичиками формируемой картины мира и через клише встраиваются в то, что уже есть в головах.

Собственно, с помощью таких слов-образов мы видим мир и, в зависимости от принятой нами системы координат, мы оцениваем весомость и достоверность сообщаемых нам фактов. Именно поэтому требование называть вещи своими именами — одно из ключевых в отношении ответственной журналистики.